Есть два различных типа наслаждений - один напоминает о первородном грехе и всегда заключает в себе яды, другой напоминает о рае. Когда вы испытываете наслаждение от удовлетворения половой страсти или от еды, вы должны чувствовать в нем отраву и напоминание о первородном грехе. Таково всякое наслаждение, связанное с похотью. Оно всегда свидетельствует о бедности, а не о богатстве человека. Но когда вы испытываете наслаждение, вдыхая горный или морской воздух или аромат лесов и полей, вы вспоминаете о рае, тут нет похоти. Тут сравниваются наслаждения, которые носят физиологический характер. Но то же сопоставление возможно и в области духовной. Когда человек испытывает наслаждения от удовлетворения честолюбия или корыстолюбия, он должен чувствовать отраву и вспоминать о первородном грехе. Когда же он чувствует наслаждение от творческого акта, открывающего истину, создающего красоту или излучающего любовь на другого человека, он вспоминает о рае. Всякое наслаждение, связанное с похотью, отравлено и напоминает о первородном грехе. Всякое наслаждение, свободное от похоти и связанное с любовью к предметной ценности, есть воспоминание рая или предвкушение рая, и оно вырывает из оков греховности. Сублимация или преображение страстей означает освобождение страсти от похоти и утверждение в ней свободной творческой стихии. Это и есть основное для этики различение. Ибо человек должен прежде всего стремиться к преодолению рабства и к свободе. Всякое состояние, несогласное со свободой духа и враждебное ей, есть злое состояние. Но всякая похоть (concupiscentia) враждебна свободе духа, порабощает человека. Похоть ненасытима, и ее всегда ждет пресыщение. Она не может быть удовлетворена, она есть дурная бесконечность алкания. Есть иное алкание, перед которым тоже открывается бесконечность, напр., алкание правды, абсолютной, а не относительной. Но алчущие и жаждущие правды блаженны, потому что они обращены не к дурной бесконечности, а к вечности, к божественной бесконечности. Божественное, насыщающее нашу жизнь, и есть противоположение той скуке и пустоте, которая порождает дурную похоть жизни. Похоть по природе своей есть состояние нетворческое и противоположное творчеству. Творчество щедро, жертвенно, оно отдает свою силу, похоть же всего требует для себя, она жадна и ненасытима, вампирична. Подлинная любовь дает силы другому, любовь-похоть вампирически поглощает силу другого. Поэтому существует не только противоположность между похотью и свободой, но и похотью и творчеством. Похоть есть уже извращенная страсть и внутренне обессиленная. Есть творческая сила власти и есть похоть власти, есть жертвенная сила любви и похоть любви. Нравственная жизнь греховного мира слагается парадоксально и противоречиво. Человека мучит самолюбие и честолюбие, когда он ниже, когда его пленяет недоступная высота и вызывает похотение. И мучит чувство пустоты и ничтожества, когда он выше, когда он достиг желанной высоты положения. То же повторяется в жизни эротической, половой. Человек мучится оттого, что не 1000 обладает предметом своей половой любви. Когда же он им обладает, он пресыщается и испытывает скуку и пустоту. Это всегда означает нетворческое направление воли, не дающее, а требующее, не творческое, а похотливое, не излучающее энергии, а поглощающее ее. Величайшая тайна жизни скрыта в том, что удовлетворение получает лишь дающий и жертвующий, а не требующий и поглощающий. И только в нем энергия жизни не иссякает. Творчество же есть ее неиссякаемость. Поэтому положительная тайна жизни скрыта в любви, в любви жертвующей, дающей, творческой. И всякое творчество, как мы уже говорили, есть любовь, и всякая любовь есть творчество. Если хочешь получить, отдавай, если хочешь иметь удовлетворение, не ищи его, никогда не думай о нем и забудь самое это слово, если хочешь приобрести силу, обнаруживай ее, отдавай другим. Обнаружение силы и энергии совсем не предполагает исповедание учения о свободе воли. Парадоксально то, что направления, обнаружившие максимальную силу и энергию, напр. кальвинизм или марксизм, совсем отрицают свободу воли. Это учение рационалистическое и вечно занятое расчетами и судом. Оно есть продукт рефлексии и раздвоения. Подлинная же свобода есть благодатная энергия.